Вы здесь
«Сто рек и радуг за плечами...»
В это невозможно поверить: не кавказец, всю свою жизнь вдыхающий хрустальную чистоту заоблачного воздуха, пьющий целебную воду из горных источников, но сибиряк, живущий в мегаполисе, переживший голод, холод, несколько войн, разруху, возрождение и снова разруху в великом государстве, ввергнутый в нищету мизерной пенсией — доживает до ста лет. И не просто доживает, но сохраняет ясный ум, и главное — пишет стихи, добрые, светлые, жизнеутверждающие. Сколько же событий вместила эта удивительная жизнь! Он родился, а в это время страдает в Москве от непризнания своих литературных заслуг юный Сергей Есенин, бродит по столице «красивый, двадцатидвухлетний» Владимир Маяковский... А впереди: Первая мировая, революция, гражданская война, индустриализация, коллективизация, Великая Отечественная, Хиросима, искусственный спутник земли, первый человек в космосе, высадка людей на Луне — прорва событий, и всему этому он свидетель — Пётр Фадеевич Моряков. И ведь не только свидетель, но и непременный участник, а точнее — летописец судеб соплеменников, ибо профессией избрал журналистику. Профессия задала и ритм жизни: извечная готовность сорваться с места и мчать за «горячим» материалом. Собранный материал уходил в публикации, а впечатления откладывались в памяти и в кою-то пору стали переплавляться в стихи. Все пережитое и накопленное за всю жизнь непостижимым образом обратилось в эликсир высокой лирики. Одна за другой выходят книги, отмеченные печатью доброты и таланта: «Любви святая простота», «Доверье душ», «Речь ручья», «Звезда на излете» «А жизнь идет» и др. За прошедшее десятилетие Пётр Фадеевич проявил феноменальную писательскую активность, издав помимо стихотворных сборников несколько книг воспоминаний о своем трудовом пути. Он и свой столетний юбилей отметил выходом в свет очередного поэтического сборника «Озарение» и, кажется, он не будет последним.
Евгений Мартышев
* * *
Мне — сто.
Невидимые двери
Я в мир неведомый открыл.
Своим глазам я не поверил —
Такой рубеж переступил!
И все во мне притихло сразу…
Но даже в дни, что так тихи,
Я рад тому, что ясен разум,
А в сердце все еще стихи.
* * *
Не все весна.
Придет и осень.
И станут все луга пусты.
Сентябрь косой незримой скосит
Весенней лирики цветы.
Так думал я.
Все так и вышло,
А листопад навеял грусть.
Но горевал-то я не слишком.
Раз все меняется — и пусть.
Но в сердце все же что-то зреет.
И вник я в суть закатных дней.
Чем грусть осенняя острее,
Тем и лиричней, и родней.
* * *
Полна природа перепадов.
Гроза еще гремит в полях,
А радуга к реке припала,
Струю студеную ловя.
И не пила ее — вдыхала.
А чтобы ярче был улов,
Бесцветный блеск переливала
В семь ослепительных цветов.
Вот эту магию и мне бы,
Чтоб мог и я всю благодать,
Что разлита под синим небом,
В свои стихи переливать.
* * *
Я чувство времени утратил
В лесной рассветной тишине.
Но застучал вдруг дробно дятел —
И я очнулся — это мне.
Вот иволга, простившись с ночью,
Свой голос пробует взрывной,
Кукушка мне года пророчит,
Стрижи стреляют надо мной…
А с поля хлебного, из дали
Шлет перепелка свой привет.
Я всем пернатым благодарен,
Не дали мне проспать рассвет.
Тень
Представить трудно, что на свете
Ты тенью стал. Тебя уж нет.
Но я же был!
Касался веток
И трогал жаркий горицвет.
А луч?..
Его прикосновенье?
Он согревал мою ладонь.
Не может быть, чтоб стала тенью
Рука, принявшая огонь.
Жизнь — миг
Я знал соседского подростка,
Он резвый был и озорной.
Он по тропе, травой заросшей,
Скакал на палочке резной.
И вот иду я той тропою,
А мне навстречу старичок.
Все с той же палочкой резною,
Но превращенной в посошок.
* * *
Слышать мне не раз случалось:
Если боль тебя прижмет,
Не горюй и не печалься,
Все до свадьбы заживет.
И ведь вправду заживало.
Дунешь, плюнешь — не болит,
И теперь бы помогало,
Да никто не говорит.
Лишь плечами пожимают,
Устремив глаза во мглу,
И все бога поминают,
А про свадьбу — ни гу-гу.
Тропинка
На прибрежном пригорке
Помню все до травинки.
И смешно мне и горько —
Потерял я тропинку.
Здесь была над обрывом.
Нет ее и следа.
Видно, время размыло,
А быть может, вода.
Прохожу, как над бездной,
И подумать боюсь:
Неужели бесследно
Вот и я растворюсь?
На родном проселке
Здесь каждый вздох
Меня касается.
За возом дров идет вдова.
Я знал ее еще красавицей,
А вот теперь узнал едва.
Вздохнула горько:
«Вот история!
Кружусь одна,
Всю жизнь одна…»
Взглянула,
Но готов поспорить я —
Меня не вспомнила она.
Когда звала нас ребятишками,
Уже невестилась сама.
И на гуляньях и девичниках
Сводила всех парней с ума.
Но как-то раз меня умышленно
Вдруг обняла при всех при них:
«Вот за кого бы замуж вышла я,
Да не подрос еще жених».
Из жарких рук стараясь вырваться,
Чуть не сгорел я от стыда.
А сам подумал:
«Дайте вырасти…»
Но где-то шла уже беда.
А красота, она изменчива.
Гляжу в глаза, но холод в них.
И вдруг спросила тихо женщина:
«Не узнаешь меня, жених?!»
* * *
Помню, примостишься у костра
И следишь, как льется дождик звездный.
Жаль, что звон зануды-комара
Лезет в ухо тоненькой занозой.
Головой зароешься в тулуп
И доволен, что злодей не тронул.
До чего ж я был в ту пору глуп,
Столько звездопадов проворонил!
* * *
Сколько мне еще топать по свету?
Кто же знает отмеренный срок?
Отвожу я заботливо ветку,
Обхожу осторожно цветок.
А на ближней опушке, в покое,
Мне кукушка считает лета…
Пригибаю я пальцы рукою —
Неужель досчитает до ста?
Ах, вещунья, ты явно в ударе —
Столько лет… И откуда взяла?
Я за щедрость тебе благодарен.
Только где же ты прежде была?
* * *
Сто рек и радуг за плечами.
Я так летел — лишился сна!
А ты грозой меня встречаешь,
Моя родная сторона.
Ну, не сердись, что долго не был!
Мне сердце — верь! — не даст солгать,
Я не забыл под знойным небом
Твоей прохлады благодать.
Твой добрый бор над перевозом,
Твои клубничные бугры…
И даже яростные грозы,
Что грозны только до поры.
Ну вот и кончился твой ливень
И, подобрев, унялся гром…
Опять клубникой и малиной
Свежо повеяло кругом.